Согласно недавнему исследованию ВЦИОМ, 90% россиян считают, что против нас ведется информационная война. В этой войне нет гражданского населения, чьи права защищала бы Женевская конвенция, запрещающая в том числе «посягательство на человеческое достоинство, в частности оскорбительное и унижающее обращение» в отношении лиц, «которые непосредственно не принимают участия в военных действиях». Поэтому уже запрещенная в России и признанная экстремистской компания Meta и не возражает против призывов к насилию и заявлений, «унижающих человеческое достоинство», если дело касается русских.
Все это еще в 1970-м прозорливо предсказал канадский философ Маршалл Маклюэн, чьи труды радикально изменили наше понимание массовых коммуникаций. «Третья мировая – это партизанская информационная война, где нет разницы между военными и гражданскими», – утверждал он в книге «Культура – наш бизнес». Собственно, само выражение «информационная война» и стало мемом благодаря Маклюэну, отправившись гулять по миру. Миру, который тогда еще даже не успел отойти от безумного 1968-го – года баррикад на улицах Парижа и танков на площадях Праги, многомиллионных протестов в США и маршей хунвейбинов в Китае. А у Маклюэна в тот год вышла культовая книга «Война и мир в глобальной деревне», где он пишет про «информационные технологии, используемые одним обществом, чтобы изменить другое». «Глобальная деревня» – еще один придуманный им мем – медиапространство, создаваемое электронными средствами коммуникации, которые «сжимают» весь мир в одну большую «деревню». Живущие в ней «электронные человеки» немедленно оказываются в курсе всего, что происходит, и это приводит к «абсолютному несогласию по всем вопросам». Позднее Маклюэн разрабатывал идею «глобального театра», где всеобщее несогласие открывает дорогу самым беспардонным манипуляциям.
Канадский культуролог и автор концепции "большой деревни" Маршалл Маклюэн. 26 апреля 1972 года
Ira Gay Sealy/The Denver Post via Getty Images
У нас к таким манипуляциям обычно и сводят всю информационную войну. Журналист Георгий Вирен в книге «Современные медиа: Приемы информационных войн» так и пишет: «Информационная война – это комплекс мероприятий по информационному воздействию на массовое сознание для изменения поведения людей и навязывания им целей, которые не входят в число их интересов, а также защита от подобных воздействий».
У журналистов своя военно-учетная специальность. Примерно то, что на Западе называют «психологической войной» (psychological operations или PSYOP). А в СССР это была спецпропаганда. С поправкой на то, что прошло уже полвека, для американцев советская спецпропаганда как воздействие на войска и население противника – это тактическая психологическая война. Есть еще оперативный и стратегический уровни – последний вообще не связан с конкретными боевыми действиями. На этом уровне задействуются ресурсы Пентагона, и он же часто выступает главным координатором. Кроме того, психологическая война может быть трех цветов. В «белой» указывают реальные источники информации, как правило, официальные, в том числе Госдеп, который штатно занимается психологической войной. В «серой» источник информации завуалирован, но его не дискредитируют, а часто вообще запускают целый калейдоскоп сообщений – такая мозаика хорошо запоминается, но в ней трудно свести концы с концами. А в «черной» источник скрыт или вообще подменен, хотя сама информация не обязательно ложна – всё зависит от цели. И в каждый момент это сложное переплетение постоянно меняющихся иерархических целей со своими приоритетами, этапами, ресурсами и, конечно, клубком конкурирующих ведомственных интересов.
Для айтишников информационная война – это то, что по-английски называется «информационное противоборство» (information warfare) – боевое применение информационно-коммуникационных технологий. Оно включает также кибервойну (cyberwarfare) – использование цифровых технологий для воздействия на системы вооружений и критическую инфраструктуру противника. «Информационная война» (information war) на Западе вообще не термин, а просто расхожее понятие. Не стоит сводить его ни к технологии, ни к психологии. Это целая машина информационных операций (information operations, IO), хотя на русский «операции» часто переводят как «война» и даже «боевые действия». Информационные операции включают пять видов вооруженной борьбы.
Во-первых, радиоэлектронная борьба. Во-вторых, эксплуатация компьютерных сетей, что включает нападение на сети противника, защиту собственных сетей и вмешательство в чужие сети для сбора информации и проведения активных мероприятий. В-третьих, маскировка, то есть получение преимуществ за счет введения в заблуждение, в том числе путем создания «искусственного тумана войны». В случаях, когда речь идет о дезинформации, слово deception честно переводят как «обман противника», но это по части психологической войны. В-четвертых, операционная безопасность, которая обеспечивает скрытность, в том числе при доведении критической информации до союзников, откуда она может попасть к противнику. Наконец, в-пятых, собственно психологическая война. Правда, в 2010-м ее переименовали в военно-информационное обеспечение (сейчас это одно из направлений деятельности). Потом была целая чехарда реорганизаций, но в 2017-м вернули старое название. А теперь стало модно говорить про когнитивные операции – воздействие на познавательные и мыслительные способности человека. Застрельщиками здесь выступают китайцы, а американцы сильно отстают, причем не только в социальной инженерии, но и по технологиям.
Такая структура информационных операций сложилась в конце 1990-х в результате масштабной организационно-технической реформы, которую называют «Революцией в военном деле». Столь громкое название взято не с потолка. Это целая теория, которая всегда импонировала американским военным. В середине прошлого века ее разработал британский историк Майкл Робертс. Он изучал столетие, предшествовавшее образованию в 1648 году Шведской империи, когда вполне заурядное королевство на краю Европы превратилось в первоклассную державу. Робертс считал, что дело не просто в огнестрельном оружии. Военные технологии повлекли коренные изменения в тактике боевых действий и всей военной стратегии. Потребовалась профессиональная армия, которую нужно обучать и содержать. А для этого пришлось изменить административную систему, преобразовать финансы, создать новые законы. «Так современное военное искусство сделало возможным – и необходимым – создание современного государства».
Интересно, что многие идеи американской реформы конца 1990-х брались из советских наработок начала 1980-х, связанных прежде всего с именем маршала Николая Васильевича Огаркова, в то время начальника Генштаба Вооруженных сил СССР. В рамках этой реформы обрели свое очертание многие концепции, позже названные «гибридной войной» (сам этот термин впервые использовал в 1995-м историк Том Мокайтис, специалист по партизанской войне и терроризму). Реформа подводила итог бурного десятилетия, когда предсказания Маклюэна стали реальностью.
1991 год начался с операции «Буря в пустыне». Ее круглосуточное освещение в прямом эфире радикально изменило восприятие и подачу новостей. Появился новый мем: «эффект CNN» – влияние конструируемой СМИ новостной повестки на лиц, принимающих политические решения. (Позднее, когда к телевизионной картинке добавятся публикации в соцсетях, станут говорить об «эффекте Аль-Джазиры».) Уже на следующий год под редакцией полковника ВВС США Алана Кампена вышла «Первая информационная война. История коммуникаций, компьютеров и разведывательных систем в Войне в Персидском заливе», в которой констатировалось появление нового вида вооруженной борьбы.
Технологии этой войны обкатывались в череде конфликтов на Балканах и в Африке. Переломным стал 1993 год. В Сомали, где уже десять лет шла гражданская война, произошло сражение за Могадишо, позднее получившее всемирную известность благодаря фильму Ридли Скотта «Падение Черного ястреба». А тогда кадры CNN, на которых сомалийские боевики носят по городу растерзанное тело погибшего бойца отряда «Дельта», настолько шокировали американскую публику, что администрация Клинтона решила свернуть все военные операции и вывести американские войска из Сомали, хотя военные задачи были успешно решены, а американские потери составили всего 18 погибших и около 80 раненых (еще один человек был в плену).
К тому времени десять лет бушевала и вторая гражданская война в Судане. В этой войне четыре миллиона человек стали беженцами и более двух миллионов погибли, в основном от голода. Но мир интересовали только «Стервятник и девочка». Так называлась знаменитая фотография Кевина Картера, опубликованная в The New York Times 26 марта 1993 года: умирающий от голода ребенок и рядом стервятник, дожидающийся его смерти.
Фотография "Стервятник и девочка" (на самом деле на фото мальчик) заставила Запад обратить внимание на гуманитарную катастрофу в Судане
Kevin Carter/Sygma via Getty Images
И снова медийная повестка не просто диктовала военные и политические решения, но практически не оставляла военно-политическому руководству свободы выбора. Администрация лихорадочно искала способы решить проблему. Попытки цензурирования информации работали плохо, пришлось заняться ее формированием. Именно так называется нулевая (подготовительная) фаза информационных операций. Затем следуют сдерживание (информационной повестки противника), захват инициативы, доминирование, стабилизация и подключение гражданских властей. Все эти фазы идут внахлест, а те или иные действия могут усиливаться или ослабляться в зависимости от тактических результатов, оперативной обстановки и стратегических задач.
Косовская война, где американцы обошлись без боевых потерь (двое военнослужащих погибли при аварии вертолета, трое были захвачены в плен), укрепила мысль о том, что война вообще может быть виртуальной.
Идеологическую черту подвела вышедшая в 2001-м книга политолога Джеймса дер Дериана «Добродетельная война: Как работает военно-промышленно-медийно-развлекательный комплекс» (в названии обыгрывается схожесть слов virtual – виртуальный и virtuous –добродетельный). Его теория не просто констатирует, что реальности больше нет, а есть только медийные конструкты, но и предлагает моральные обоснования для дистанционного насилия, виртуализирующего ответственность и страдания. Правда, только ответственность американских военных и страдания исключительно американского общества. Это очень хрупкое общество, а некоторые ценности, которым оно привержено, делают его особенно уязвимым. Но дело не только и даже не столько в содержании коммуникаций, а в их упаковке. Стив Джобс, отлично знавший в этом толк, говорил: «Упаковка может стать театром, она способна рассказать историю».
У нас пока не всё хорошо с упаковкой. Впрочем, есть на эту тему старый анекдот про русский танк на Елисейских полях в Париже. Сидят на броне два танкиста, и один, затягиваясь папироской, задумчиво говорит: «М-да, а информационную войну мы всё-таки проиграли».
Сергей Сухачев.
Свежие комментарии