«Монархисты — странный предмет, вроде бы есть, а вроде и нет» (с) так мог бы сказать обыватель в 1917 году. Современники часто отмечали, что падение царской власти произошло без какого-то масштабного сопротивления со стороны «крайне правых», как военных, так и гражданских.
Хотя в начале двадцатого века сформировался ряд организаций, известных широким массам под названием «черносотенцев» (а также более умеренные правые движения вроде националистов). И по сей день можно встретить ярых монархистов — идейных наследников подобных движений. Вопрос один (и меня в свое время он занимал) — куда они все «исчезли» в 1917 году.
И затем стали о себе напоминать лишь в рядах белого движения (которое, при этом, разумеется, никогда не являлось чисто монархическим), и, особенно, в эмиграции (куда некоторые такие персоны отправились еще до начала Гражданской войны). Вот уж где монархисты кричали громко о «России, которую мы потеряли», о преданном всеми Николае II, о кознях масонов, англичан и «мировой закулисы».
Тем не менее, многие правые не исчезли одномоментно в феврале 1917 года. Благо есть работы, посвященные именно «кризису монархистов» в революционный период.
Надо сказать, что слом черносотенцев произошел не в один миг: кто-то начал критиковать императора с «правых позиций» ещё в начале двадцатого века. Другие перешли на «оппозиционную сторону» в ходе Первой мировой, когда многочисленные просчеты власти стали очевидны. Один из ярких наглядных примеров — судьба Владимира Митрофановича Пуришкевича, которого иногда сравнивают с Жириновским. Этот эпатажный деятель был сначала одним из лидеров «Союза русского народа», а потом откололся и сварганил собственный «бренд» — «Русский народный союз имени Михаила Архангела». Пуришкевич громко и эффектно ругался с левыми и кадетами, но только «до поры до времени».
Первая мировая война изменила взгляды Пуришкевича: еще в ноябре он публично раскритиковал царское правительство на выступлении в Государственной думе, сблизившись с кадетами. А затем стал одним из заговорщиков — убийц небезызвестного Распутина. Фактически Пуришкевич, как и ряд прочих деятелей черносотенного движения (например М. О. Меньшиков, Л. А. Тихомиров, Б. В. Никольский), принял Февраль, даже прославлял революцию, хотя и высказывал потом свои разочарования на этот счет (и даже попытался создать подпольную монархическую организацию).
Очень важно отметить, что многих монархистов не устраивала фигура Николая II. Одно дело — форма правления, другое — конкретный правитель или даже династия. «Критика справа» появилась еще в 1905 году, никуда она не делась и в 1917.
Еще один характерный персонаж — Василий Витальевич Шульгин, русский националист и монархист, в дальнейшем — деятель белого движения и «житель СССР». Будучи сторонником «единой и неделимой», противником «украинства», Шульгин, тем не менее, стал тем, кто принял из рук Николая II отречение, вместе с Гучковым. А затем он же уговаривал Великого князя Михаила Александровича не принимать власть. Шульгин вроде как был сторонник конституционной монархии, а не старого самодержавия. То есть, форму правления можно оставить, но принципы — следует изменить. Василий Витальевич даже успел побыть комиссаром революционных властей над Петроградским телеграфным агентством.
Однако, все эти ребята мало учитывали настроения в «толще общества», которые, на мой взгляд, хорошо описывает исследователь Ю. И. Кирьянов:
«К 1917 году российское самодержавие исчерпало свои силы, потеряло опору, и в «верхах», и в «низах» общества. Одновременно потеряли всякую реальную силу и значимость правомонархические партии, «преобразованные» ещё П. А. Столыпиным в объединения законопослушных верноподданных, имевших право быть лишь советчиками царя и его правительства... Поэтому не случайно, что эти партии разделили в 1917 году судьбу российского самодержавия...» (с) Ю. И. Кирьянов. Правые партии в России. 1911 - 1917 гг.
Быть монархистом в 1917 году стало не просто «невыгодно», а прямо опасно. Будешь ходить с монархической символикой и кричать про «веру, царя, отечество» — рискуешь получить от «революционных матросов». Разумеется, тот, кто был не особо идейным, сразу же «перекрасился». Некоторые — навсегда, другие — до эмиграции, третьи — до белого движения. Ничего не напоминает? Да, на ум приходит песня Игоря Талькова про «девяностые», там происходили похожие процессы:
«Комсомольская бригада назвалась программой «Взгляд»... Перестроились комсорги, в шоу-бизнес подались. И один из них свой орган называет фирмой ЛИС‘С. Стал капиталистом коммунист из Госкино...» (с) Метаморфоза, слова Игоря Талькова.
А ещё среди монархистов было распространено некое, я бы сказал, «толстовство»: мол, нас не слушали, довели страну до кризиса, ну так пусть теперь и получают, народ должен одуматься. Я уже молчу о расколе между самими правыми: «черносотенцы» распадались на несколько организаций, помимо них были более умеренные националисты («Всероссийский национальный союз») и бюрократия с военными, часто чуждая религиозности («державники»). Единой и популярной монархической партии к 1917 году просто не было.
Впрочем, нельзя сказать, что все монархисты просто разошлись и на этом все. В годы Гражданской войны мы можем видеть в нестройных рядах белого движения и их тоже, причем самых разных, как сторонников конституционной монархии, так и яростных консерваторов (которые во многом создали белым негативный образ в глазах населения, включая агитацию ОСВАГа и прочих пропагандистских органов).
Среди известных деятелей белого дела явными или скрытыми (то есть не выносившими свои убеждения на публику) монархистами были: Пётр Николаевич Врангель, Михаил Гордеевич Дроздовский, Викторин Михайлович Молчанов, Михаил Константинович Дитерихс, Роман Фёдорович фон Унгерн-Штернберг, Владимир Оскарович Каппель, Александр Павлович Кутепов.
Другое дело, что официально А. И. Деникин и А. В. Колчак не провозглашали монархических лозунгов (понятно почему, чтобы не расколоть белое офицерство и не восстановить против себя прочие политические силы). Но тот же А. И. Деникин говорил в своих «Очерках русской смуты», что дух армии был «умеренно-монархический».
Интересна судьба Л. Г. Корнилова: в 1917 году он арестовывал царскую семью (что так и не простили ему в эмиграции ярые монархисты) и тесно общался с Керенским и Савинковым. Но уже в период Ледяного похода (в начале 1918 года) говорил, что Россия без царя не сможет и он, Корнилов, казак, а потому монархист. Такая вот «политическая нестабильность» характерна для многих белых военных.
Так что, с одной стороны, монархисты в 1917 году не пожелали (или просто испугались, так как не имели за плечами вооруженных отрядов), в своей массе, выступить против революции. Но потом монархисты различных оттенков активно принимали участие в белом движении (кто на фронте, кто в тылу, кто в подполье), хотя и не «играли первую скрипку». В эмиграции, как правило, именно монархисты были самыми последовательными сторонниками «непримиримости»...
Тёмный историк.
Свежие комментарии