Намедни я задался вопросом, почему СФРЮ при всем либерализме своей модели социализма развалилась на куски, пройдя через ожесточенную Гражданскую войну, а СССР, имея довольно консервативную модель капитализма, смог Гражданской войны миновать? И тут мне попался текст, подробно разбирающий так называемый титоизм.
Титовская Югославия выстояла в схватке с Советским Союзом и двинулась в социализм собственным путём. После разрыва он не мог быть похожим на тот путь, которым шёл «старший брат», хотя его отцы-основатели были правоверными марксистами. Они понимали, что разрыв с СССР – это всерьёз и надолго, и решили разработать собственную модель социализма. Это было тем более актуально, поскольку до конфликта со Сталиным Югославия рассчитывала на советскую помощь, а вместо это получила полное прекращение связей с СССР и со странами Восточной Европы, а с Западом ей торговать было не на что и нечем. Требовалось восстанавливать разрушенное, развиваться и крепить оборону, опираясь на собственные силы.
Югославское руководство обратилось к классической марксистской теории, использовавшейся в СССР при НЭПе и основанной на самоуправлении трудовых коллективов. Югославы знали, что НЭП, основанный на хозрасчёте и рентабельности, был относительно успешным, способен к саморазвитию и не требует постоянных государственных вложений. На командно-административную экономику советского типа у Тито просто не было денег.
В 1950-53 гг. в Югославии были приняты законы, передававшие управление государственными предприятиями трудовым коллективам. Планирование, в отличие от советского, задавало лишь общие параметры развития экономики, которые конкретизировались на уровне республик, краёв и органов самоуправления, и окончательно устанавливались самими предприятиями. Отраслевые министерства упразднялись. Предприятия реализовывали и закупали продукцию по рыночным ценам. Федеральные власти инвестировали только в самые важные, прежде всего военные, проекты, всё остальное инвестирование велось республиками и местными властями. Искусственно созданные в 1945-50 гг. колхозы упразднялись; разрешалась свободная аренда и купля-продажа земли. Образование, медицина и культура передавались местным властям. Новая Конституция 1974 г. окончательно оформила самоуправление: все хозяйствующие субъекты и общественные организации стали организациями объединённого труда (ООТ), получившими финансово-экономическую самостоятельность. Помимо хозяйственных функций, они стали основой общественно-политической жизни.
Югославская модель социализма была ближе к классическому марксизму, чем советская после отмены НЭПа. Можно сказать, что она представляла собой законченную модель НЭПа, упразднённого в СССР не из-за неэффективности (он был эффективнее системы пятилеток), а по политическим мотивам: советская номенклатура решила управлять экономикой напрямую, не считаясь с законами экономики (рентабельностью, эффективностью и вообще целесообразностью). Так ей было проще и понятнее: приказал заводу произвести то-то и по такой-то цене – а дальше хоть трава не расти. Советское руководство имело столь огромные людские и природные ресурсы, что, вкупе с возможностью эксплуатировать их, невзирая ни на какие потери, делало возможной модель, основанную на пятилетках и Госплане. У Югославии подобных ресурсов не было, а морить население в колхозах и ГУЛАГе Тито и его команда не могли: югославы, привычные к оружию и мятежам, этого бы не потерпели.
Самоуправляющийся социализм был эффективнее советской модели. В 1950-80 гг. темпы экономического роста были высокими, составляя в отдельные годы 8%. Уровень жизни югославов тоже рос гораздо быстрее, чем в СССР. Сохранялась мелкая частная собственность, что обеспечивало население товарами и услугами. Югославия оставалась открытой миру: граждане могли законно ездить за рубеж. В 1960-х гг. Тито подписал ряд соглашений с ФРГ, Австрией и Швецией, по которым югославы принимались на работу в этих странах. Переводы от работавших за границей стали существенным источником экономического роста. Проработав несколько лет, они возвращались домой на иностранных машинах и с валютными счетами в банках. Югославский динар, в отличие от советского рубля, был частично конвертируемой валютой, с 1960-х гг. фактически привязанной к западногерманской марке. Тогда же началось строительство центров массового туризма на Адриатическом побережье: туда хлынул поток небогатых западноевропейских туристов, ежегодно оставлявших в Югославии сотни миллионов долларов. Югославские предприятия закупали иностранное оборудование и экспортировали свою продукцию за рубеж. Таким образом, они получали опыт работы на мировом рынке и обеспечивали собственное население товарами гораздо более высокого качества, чем в СССР и других странах Восточной Европы.
После восстания в Венгрии 1956 г. Тито, не менее других руководителей Восточной Европы опасавшийся чего-то подобного в Югославии, приказал организовать массированные закупки потребительских товаров в странах Запада: прилавки югославских магазинов заполнились, население было довольно, но Югославии пришлось брать крупные кредиты. С тех пор долговая проблема оставалась тяжелейшей для Югославии вплоть до её распада.
Подобные самоуправленческие варианты социализма, помимо советского НЭПа, использовались марксистами ещё в ряде стран. В 1934-40 гг. их пытались внедрить в Мексике, в 1953-64 гг. - в Боливии, в 1962-88 гг. – в Бирме, и все эти опыты провалились. Тот факт, что все самоуправленческие проекты не удались заставляет задуматься об эффективности самой модели. Югославский опыт лучше других показывает, что самоуправляющийся социализм имеет пределы развития и способен существовать лишь в течении ограниченного времени, после которого начинается кризис, стагнация и разрушение.
Югославский социализм сопровождался низкой (по сравнению со странами Запада) эффективностью производства, инфляцией, неистребимой коррупцией, ростом внешнего долга и безработицы, которую всё слабее смягчал массовый выезд югославов за рубеж: в 1987 г. безработных было около миллиона и столько же находилось за границей, при общем населении страны в 23 миллиона человек.
«Новые теоретические разработки ни к какой непосредственной демократии не вели, зато серьезно затрудняли оперативное принятие экономических решений. Чтобы заставить новую систему работать, было издано огромное количество правовых актов. Однако, несмотря на это, любой вопрос требовал многочисленных дополнительных согласований. Возникла так называемая «договорная экономика», когда объективные законы рынка подменялись зачастую соглашениями между хозяйствующими субъектами. (…)
Точную оценку «объединенному труду» и «делегатской системе» дает П. Кандель: «Все это формально выглядело как максимальная децентрализация процесса принятия решений и провозглашалось торжеством непосредственной демократии. В реальности же была создана громоздкая, преднамеренно усложненная система, ограничивающая самодостаточность предприятий и опутывающая их сетью добровольно-принудительных “общественных договоров и самоуправленческих соглашений”, при заключении которых ключевую роль играли органы власти и общественно-политические организации (читай – партийные инстанции)… В этом и состояли подлинные цели нововведений: восстановить контроль политической бюрократии над хозяйственной, ставшей не в меру самостоятельной; создать систему многоступенчатых непрямых выборов с многочисленными фильтрами на всех ее этажах, позволявшую властям полностью гарантировать результат избирательного процесса» (Никифоров К.В. Сербия на Балканах. XX век. М.: Издательство «Индрик», 2012. – 176 с.).
«Никакими паями рабочие не владели. Вся собственность на материальные и нематериальные активы компаний оставалась государственной. Это означало, что при увольнении рабочий терял права на все. Экономическая наука утверждает, что теоретически это ведет к недоинвестированию: работник предпочтет деньги сегодня, а не инвестиции и рост стоимости компании завтра. На практике это преодолевалось как раз тем, что государство само направляло на инвестиционные цели предварительно изъятую прибыль. Средства, остававшиеся у предприятий на капиталовложения, тратились неэффективно: под постоянной угрозой изъятия накопленных излишков они спускали деньги на что попало. Еще одним следствием самоуправления стали попытки рабочих сократить численность персонала, которые критиковались как антиобщественные действия. (…)
Было решено, что основным источником инвестиционных ресурсов станут банки, и их доля в финансировании инвестиций выросла с 3% в 1960 г. до 50% в 1970-м. Процентные ставки были очень низкими, отрицательными в реальном выражении в большинстве случаев. Но отрицательные процентные ставки задают неправильные стимулы: ресурсы тратятся на неэффективные проекты. Ситуация, которая провоцирует нерыночное распределение кредитных средств, рождает коррупцию. При этом отрицательным процентным ставкам есть экономическое объяснение - реформаторы придумали, что банки должны иметь юридическую форму кредитных союзов и контролироваться должниками. Такая система владения банковским сектором страны - одна из причин инфляции. (…)
Самоуправление на предприятиях создавало перекосы на рынке труда: рабочие на успешных предприятиях с высокой зарплатой противились приему рабочей силы с неблагополучных производств. Это привело к разрывам в оплате труда для одних и тех же профессий в разных отраслях, не характерным даже для западных стран. Например, в научной литературе можно найти такие данные: соотношение оплаты труда работников одной и той же квалификации составляло 1,5 к 1 для самой богатой и самой бедной отрасли в 1950-х и 2,3 после реформы 1965 г., при том что стандартное соотношение в рыночной экономике примерно 1,6 к 1. Разброс оплаты труда внутри сектора также был велик: в 30% отраслей он превышал 3 к 1, тогда как западным нормативом является 1,5 к 1.
Новые предприятия почти не открывались. Частник не мог этого делать по закону, а государство фокусировалось на развитии и поддержании того, что есть. Банкротства были теоретически возможны, но правительство поддерживало убыточные производства, оттягивая на них ресурсы. Считается, что в конце 1970-х примерно 20-30% предприятий были нерентабельны и на них было задействовано 10% трудовых ресурсов страны. (…)
В Югославии всегда была инфляция, но при Тито ее держали под контролем. В 1950-е она составляла не более 3% в год, в 1960-е - около 10%, в 1970-е - чуть меньше 20%. Рост цен резко ускорился после смерти Иосипа Броз Тито в 1980 г. - до 40% в год до 1983-го, а затем и вовсе стал неконтролируемым. В 1987 и 1988 гг. инфляция достигла трехзначных цифр, а в 1989-м переросла в четырехзначную гиперинфляцию.
Хотя трансферы югославских гастарбайтеров росли очень быстро, их уже не хватало для затыкания дыры в платежном балансе. Начали занимать. С 1961 г. стал увеличиваться внешний долг. Он рос почти с нулевой базы, но высоким средним темпом - около 18% в год на протяжении 30 лет. Сначала в долг давали охотно, в том числе и по политическим соображениям: Тито ловко лавировал между капстранами и Восточным блоком - западные лидеры полагали, что Югославию можно отколоть от соцлагеря.
В 1991 г. внешний долг Югославии достиг $20 млрд (около $56 млрд в сегодняшнем выражении) при ВВП $120 млрд. Доля долга в процентном отношении к ВВП была небольшой, но импортоемкая экономика зависела от увеличивающихся объемов кредитования. В начале 1980-х кредитная река начала терять силу. В долг стало брать трудно, кредиторы понимали, что заем "проедается": идет не столько на развитие экспортно ориентированных отраслей, сколько на поддержание уровня жизни. Конечно, товары промышленного назначения тоже закупались, но главная доля была у энергии и сырья, то есть у тех материальных ресурсов, использование которых не может повысить производительность труда» (Е.Чиркова «Диктатура противоречивого Тито». "Коммерсантъ Деньги" №44 от 10.11.2014, стр. 41).
Югославская модель развития не имела перспективы. Уже к концу 1960-х гг. потенциал её развития упёрся в потолок: дальше было необходимо менять саму модель, подобно тому, как Китай при Дэн Сяопине сначала перешёл от НЭПовско-югославской стратегии развития к госкапиталистической, а затем к смешанной частно-государственной. Югославия же остановилась на полпути, что означало стагнацию. Самоуправляющиеся предприятияи были эффективнее советских, но работали хуже, чем западные в силу менее грамотного управления, забюрократизированности, мелочной регламентации и отсутствия контроля над управляющими. Для советских людей что французские, что югославские ботинки были одинаково лучше, чем отечественные боты «прощай, молодость», а джинсы, пошитые в боснийской деревне, отличались от Super Rifle разве что отсутствием на них желанного лейбла. А югославы пороки своей промышленности видели отлично, как, разумеется, и западные люди, которым было очень трудно всучить югославские товары – а ведь западные кредиты Югославия пыталась погасить поставками своих изделий. А как этого достичь, если югославский автомобиль «Юго» на Западе был официально признан самым худшим в мире? Показательно, что Югославия, наладившая достаточно массовый выпуск вооружений, с трудом находила для него внешних покупателей: при высокой цене качество боевых самолётов и кораблей, бронетехники и даже местных копий АКМ было довольно низким.
Самым опасным для югославской экономики, а в перспективе – для существования единой страны был рост местничества. Республиканские и местные банки, ставшие главными экономическими акторами, всё больше действовали в групповых интересах. «Увы, практика опровергла надежды на то, что самоуправляющиеся коллективы смогут хозяйствовать прибыльно, – они быстро попали в долговую кабалу к кредитным организациям (которые тоже были освобождены от гос. контроля). Вместо коллективных промышленных капиталистов образовались коллективные финансовые (банки), предпочитавшие развитию экономики паразитическое сверхпотребление» (Югославский марксизм, https://evgeniy-kond.livejournal.com/119148.html).
Оторванная от интересов общества менеджерско-технократическая бюрократия разделилась на местные группы, провоцируя распад единого экономического комплекса. В условиях национальных противоречий такое разделение вело к обострению отношений между республиками и автономиями. Все 40 лет существования югославская модель социализма держалась на диктате номенклатуры, на балансе групповых интересов югославской элиты – так же, как в Советском Союзе и всех остальных идеократических государствах. И так же, как в СССР разделение Югославии на национальные республики и края, в первые годы бывшее формальным, со временем становилось всё более реальным. «Реализация принципа права наций на самоопределение привела не к возникновению жизнеспособной целостности, а к формированию агрессивной этнократии и попранию принципа историзма. Дело в том, что идеологическим и политическим фундаментом республик ФНРЮ/СФРЮ стала именно этническая идентификация» (Е.Пономарева «Как была разрушена Югославия». Свободная мысль, http://svom.info/entry/361-kak-byla-razrushena-yugoslaviya/?...).
Там, где царит бюрократия и непрозрачность власти, неизбежен рост коррупции и появление мафии, вязанной с госструктурами. Не избежала этого и социалистическая Югославия.
«Ещё при Тито в СФРЮ сформировался слой «коммунистической буржуазии», в 1980-х годах полностью захватившей политическую власть, а в 1990-х при помощи «криминальной приватизации» – экономическую. Именно в те годы коррупция и бандитизм стали неотъемлемой частью системы государственного управления республиками бывшей Югославии.
Пионером здесь стала Сербия. В этом нет ничего удивительного, ведь именно Белград был столицей СФРЮ, а также политическим и экономическим центром, где были сосредоточены все рычаги управления Югославией. С Белграда и начался развал Социалистической Федеративной Республики Югославия. (…)
…Власть Тито, подкрепляемая стоявшим над органами партии аппаратом государственной безопасности, не имела серьезных противников ни внутри страны, ни за её пределами. В то же время аппарат этот, получивший контроль над всем уголовным миром Югославии, превратился в государство в государстве.
Под предлогом борьбы с «врагами народа» представители спецслужб СФРЮ часто выезжали «по работе» в Европу, где при их непосредственном и активном участии создавались мощные организованные преступные группы (ОПГ). (…)
Благодаря этому влиятельными политиками в Югославии становились такие криминальные авторитеты как, допустим, Желько Ражнатович по прозвищу А́ркан, поставленный Интерполом в середине 1970-х годов в разряд десяти самых опасных международных преступников. Помогла Желько в стремительном «карьерном росте» дружба его отца, офицера ЮНА, с полковником запаса военной безопасности Стане Доланцем, занявшим в 1982 г. пост министра МВД СФРЮ» (О.Валецкий «На руинах Югославии. Часть I». https://mikle1.livejournal.com/7341007.html). Подобно Италии перед Первой Мировой войной, и Колумбии и Мексике конца ХХ – начале XXI веков, сращивание бюрократии с мафией подрывало государственность Югославии при стареющем Тито.
Национальные республики обретали собственную мифологию, политическую культуру и экономические особенности. Республиканские элиты и общественность всё острее чувствовали собственные интересы, не совпадавшие с интересами других республик. Так, Словения и Хорватия были самыми развитыми и богатыми; они больше всех вносили в федеральный бюджет, не получая оттуда ничего. Отсталые Босния, Черногория и Косово, наоборот, получали самые большие вливания из Белграда; самая отсталая Македония получала меньше всех из-за политического недоверия к македонцам со стороны федеральной власти. В Сербии были сосредоточены крупнейшие югославские банки, что вызывало недовольство остальных республик, считавших, что банки работают прежде всего на благо сербов. Но у сербов была своя обида: на её территории Тито создал два автономных края, в то время как сербские сообщества в Хорватии и Боснии автономии не получили. В качестве компенсации сербы были объявлены государствообразующей нацией в Хорватии наряду с хорватами, что было обидно уже хорватам – ведь у сербов была Сербия! А сербское Косово Тито заселял постоянно прибывавшими из Албании переселенцами, что вызывало ярость у сербов, для которых Косово было священной землёй, а албанцы – извечными врагами. Зачем Тито это делал, до конца не ясно: возможно, он продолжал надеяться на присоединение Албании к Югославии. Эта страна в 1950-80-е гг. страшно деградировала, а тирания Энвера Ходжи, рассорившегося со всем миром и построившего в крохотной Албании 700 тысяч бункеров, была просто карикатурной. По-видимому, Тито считал, что албанцы восстанут против полудикого тирана и попросятся в состав Югославии.
В конце 1960-х, несмотря на бурный рост потребления, в Югославии начались первые подземные толчки – предвестники будущей катастрофы. В 1967 г. хорватские и сербские интеллектуалы в пику друг другу потребовали объявить хорватский и сербский отдельными языками – власть отреагировала увольнениями и арестами. В 1968 г. произошли волнения албанцев в Косово и студенческие беспорядки в Белграде: студенты, явно под влиянием «парижского мая» и «пражской весны», обличали «красную буржуазию», требовали работы и справедливости. Однако у Тито достало смелости и таланта напрямую обратиться к бунтарям и уговорить прекратить выступления. После того, как студенты утихомирились, спецслужбы арестовали руководителей протестов и членов полулегальных кружков; руководителей Сербии и Белграда лишились своих постов за то, что не смогли предотвратить беспорядки.
«В начале 1969 г. в Словении разразилась так называемая «дорожная афера». Югославское правительство взяло за границей очередной кредит для строительства дорог. Словения запротестовала - она считала, что ей из этого кредита выделили слишком мало средств. Словенские коммунисты во главе со Станетом Кавчичем заявили, что республика не хочет быть только источником средств для развития отсталых республик и автономных краев. Тито предупредил словенских руководителей, что своими действиями они «ставят под угрозу монолитность Югославии». Кавчич был осужден за «либеральные тенденции» и отправлен в отставку» (Матонин Е.В. Иосип Броз Тито. Молодая гвардия, серия ЖЗЛ, 2012, с. 702).
В 1971 г. Югославию «тряхнуло» куда серьёзнее – она чуть было не распалась: ситуация накалилась в Хорватии. «Весной 1971 г. руководство Союза коммунистов Хорватии обвинило союзное правительство во вмешательстве в дела республики. Пока в Белграде переваривали эти обвинения, на первый план снова вышли студенты. 12 мая 1971 г. более тысячи митингующих студентов Загребского университета выдвинули требования: урегулировать вопрос о хорватских отчислениях в союзный бюджет, придать хорватскому языку официальный статус в Югославской народной армии (ЮНА), решить вопрос о службе хорватских призывников в пределах своей республики, начать процесс постепенного превращения СФРЮ в Союз югославских социалистических самоуправляющихся республик. Эти события считаются началом «хорватской весны». (…)
29 октября студенты в Загребе выдвинули требование о приеме Хорватии в ООН. Его авторы ссылались на то, что в ООН входят советские республики Украина и Белоруссия. А Союз студентов Хорватии грозил забастовкой и требовал, чтобы валюта, которую хорватские «гастарбайтеры» зарабатывали за границей и привозили домой, оставалась исключительно в распоряжении республики. Узнав об этом, Тито сказал: «Долго же они будут этого ждать! Скорее Сава развернется и потечет обратно к Триглаву!» (Триглав - гора в Словении, самая высокая точка в СФРЮ. - Е. М.). Однако 22 ноября забастовка все же началась. (…)
…Еще в мае 1971 г., когда «хорватская весна» была в самом разгаре, Тито заявил, что представители других республик должны извлечь уроки из событий в Хорватии. Он жаловался и на сербское руководство, которое тоже ведет себя слишком либерально по отношению к «контрреволюционным силам». Тито говорил, что «контрреволюционеры» окопались в Белградском университете, в газете «Студент» и сатирическом журнале «Jеж». Он упомянул о некоем «заговоре генералов», который якобы готовится против него в Белграде. Тито сказал, что располагает информацией о том, что член Исполнительного бюро серб Миялко Тодорович в разговоре с советскими дипломатами заявил, что в югославском руководстве существует раскол. Из этого Тито сделал вывод о возможных связях сербского руководства с Москвой. «В Белграде, - сказал он, - против меня ведется кампания, поэтому я и не возвращаюсь в Белград».
На заседании Исполнительного бюро, где Тито выступил с этой речью, не было сербских представителей. Решили позвать председателя Скупщины Югославии Милентия Поповича. Тито повторил все обвинения в адрес сербского руководства. Вернувшись в Белград, Попович умер от сердечного приступа» (Матонин Е.В. Иосип Броз Тито. Молодая гвардия, серия ЖЗЛ, 2012, с. 733).
Кризис 1971 г. в Югославии был серьёзнейшим – страна балансировала на грани распада. Глава государства шантажировал руководство страны угрозой отставки и прямого обращения к народу, обещал создать вместо СКЮ новую партию и всерьёз упрашивал Брежнева не вводить в Югославию советские войска. Но в конце концов у Тито хватило сил подавить движение: порядок был наведён путём массовых репрессий и отставки всего руководства Хорватии; «чистки» произошли и в других республиках.
«Подморозив» Югославию, Тито начал искать пути выхода из системного кризиса; итогом его исканий стала новая Конституция 1974 г. Она стала беспрецедентной уступкой националистам – причём всем сразу. Республики Югославии получили ещё больше прав и свобод, а автономные Косово и Воеводина получили практически такие же права, как республики. Косово официально признали национальным государственным образованием албанцев; границы с Албанией с югославской стороны открылись, и потоки албанских переселенцев затопили край. Албанцы стали ещё и одним из государствообразующих народов Македонии – очевидно, чтобы добить проболгарские настроения в этой республике (это вызвало ярость македонцев). Получается, что Тито под давлением растущего национализма решил утихомирить его путём уступок – это была та же логика, в соответствии с которой в 1938 г. королевская Югославия создала Хорватскую бановину, надеясь успокоить Хорватию. С 1974 г. Югославия превратилась из союзного государства в союз государств, из федерации – в конфедерацию. Республики и автономные края с собственными законами, органами управления, экономическими структурами, милицией и территориальными силами (фактически – армиями) были связаны между собой только организационно слабым Союзом коммунистов (СКЮ), единой финансовой системой, но в основном – личностью бессменного президента Иосипа Броза Тито.
Евгений Трофимов.
(Выдержка из статьи http://www.historicus.ru/prizraki-yugoslavii/).
Свежие комментарии