Вне зависимости от того, чем закончатся события в Беларуси, где пасьянс раскладывается сразу на несколько рук, что абсолютно не мешает всем участникам самозабвенно бросаться в протест, как в прорубь, я все же хотел поговорить о том, а насколько сегодня вообще возможны революции.
Покрутил ленту. Смотрю, что происходит в Беларуси. И вот, что я скажу. Оно, конечно, их дело. Но...
Пройдет лет пять и все эти борцы за свободу будут плакаться, что же они были за мудаки. Ну... те, кто выживут. Ну, сколько можно играть в одной и той же дурной пьеске. Вот как с августа 91-го началось... Хотя, на самом, деле много раньше еще обкатывали. Ага, технологии Шарпа, которые обкатывались еще и до его рождения. Но дело не в этом. Изменился сам ландшафт власти. Изменился принцип ее - теперь персоналии в ней важны, но даже не второстепенны. Это только маски, это только говорящие головы, даже если они становятся диктаторами.
Абрис власти давно неизменен. Можно сколько угодно менять ее персонажей, результат будет тот же. До тех пор, пока в мире не родится новой идеи кроме, как взобраться на гору, быстро всех нахлобучить и жрать, пока не скинут, ничего и не изменится.
Не революционные матросы в "жахливых бушлатиках", не бабы Прасковьи с Майдана делают революции, а идеи. Вот именно это сегодня старательно пытаются забывать. Ведь в отстутсвие идей очень легко тасовать колоды.
В свое время идея марксизма могла заставить рабочего человека не только грамоте научиться, но еще и Маркса, Энгельса с Каутским по вечерам при свете свечи почитывать. Тот же юный Миша Калинин, еще не ставший Всероссийским старостой.
В свое время идеи протестантизма (уж простится мне, православному) ставили мир на кукарачу появлением новых идей и их носителей.
Причем, не стоит путать идею и идеологию. Идея - это нефть бурлящая в недрах земли, а идеология - это бензин, керосин, химическая промышленность.
Попытаюсь разъяснить это на примере из русской литературы: иногда вдруг происходит эманация сумбура, субстрата, крутящегося в обществе и вдруг появляется идея. Вот так Пушкин стал папой русского литературного языка. Пушкин, которому французский был ближе, нежели язык крестьян. Да что крестьян, его же собственной дворни. Но он стал эманацией того дремучего субстрата, в который к тому времени превратился русский язык, в котором обломки средневековой архаики плавали вместе с модерновыми заимствованиями. Причем там наряду с аористом спокойно сосуществовали напластования голландских заимствований времен Петра I, немецких времен Бирона, французских времен Екатерины и Александра I. Язык путался, задыхался, но вдруг вылился в Пушкина.
Идея - прежде всего, образование. Образование нового мышления. И тогда, и только тогда... И никак иначе.
Dixi.
Владимир ГЛИНСКИЙ.
Свежие комментарии