Хочу обратить ваше внимание на очередное дешевое политиканство. Вы и сами наверняка заметили, что раскачать ситуацию в Белоруссии пытались в том числе педалируя «рабочий вопрос». Это верх цинизма и двуличия. Сайт «Эха Москвы», например, захлебывается в потоках любви к белорусским рабочим.
Хотелось бы знать, какое отношение к рабочему классу имеет, например, сын председателя Гостелерадио СССР Антон Орех?
! Вот я имею к рабочему классу непосредственное отношение. Мой отец рабочий, дед был рабочий, прадед был машинист (и большевик, разумеется). Вся семья ишачила на железке и сейчас ишачит. И тут, значит, либерал-московское радио решило поизображать из себя защитников рабочих. Вчера они лоббировали интересы пострадавшего от коронавируса капитала, а теперь «я/мы белорусские рабочие». Журналисты, твою мать.Ох. Ладно. Простите мне мои эмоциональные порывы. Я вообще-то хотел написать чисто историческую заметку о том, кто, как и зачем использовал «рабочий вопрос» в своих политических интересах. Начали это делать не большевики, а как раз буржуазия в 1830-х (приблизительно) годах. Ярче всего это проявилось в парижских бунтах 1830 и 1848 гг. Напомню, что там было.
В 1814 году на пиках русских казаков на французский трон был посажен Людовик XVIII — брат лишившегося в результате ВФР головы Луи XVI-го. Луи XVIII-й же практически всю свою жизнь провел в бегах. Жил в Митаве, т. е. на российской (де-юре с 1795 года) территории. Русские по требованию Наполеона несколько раз его выгоняли, но в итоге все-таки карта сыграла свое дело, и в 1815 году появилась хлипкая Венская международная система (принесшая России больше вреда, чем пользы). В 1824 году Людовик XVIII умер, и королем Франции по завещанию стал Карл X, упертый монархист и «правоохранитель». Первым делом он начал с исцеления золотушных больных. Но это в XV веке вера в «королей-чудотворцев» стала важным фактором в объединении Франции, теперь же были другие, научные времена, и традиционный обряд «исцеления», наоборот, понизил политические очки нового короля в глазах общества.
Чтобы подавить нарастающий бунт, весной 1830 года Карл X начал колониальную войну в Алжире. Война эта (неожиданно для самих французов) оказалась удачной, потому что Алжир — это этническая бомба замедленного действия. Нет такого этноса — алжирцы (точно так же, как нет вьетнамцев, корейцев, сирийцев или бельгийцев). Есть алжирские арабы, а есть берберы (мавры), кабилы, в частности. Французы всегда делали ставку на берберов, и по сей день кабилы во Франции — свои люди: Зинедин Зидан, например, кабил, Сами Насери (исполнитель главной роли в фильмах серии «Такси») кабил, — а вот в Алжире кабилы считаются террористами (да, да, вы не ослышались: арабы объявили террористами своих врагов; это доказывает только сверхразмытое значение слова «террор» в современной политике, террористами можно объявить всех, кто тебе не нравится).
Короче, французы в 1830 году на этих межэтнических противоречиях между арабами и берберами успешно сыграли, и все прибрежные алжирские города быстро оккупировали. Но даже эта маленькая и победоносная война Карлу X не помогла. Он продолжал нагнетать мракобесие и «правоохранение» и в итоге (точь-в-точь как наш Николай II) получил Июльскую революцию. Если вкратце, то всё свелось к противостоянию консервативного короля и либерального парламента, в котором король проиграл. Противостояние это сопровождалась уличными боями, известными всем по роману Виктора Гюго «Les Miserables» (в кульминации «Отверженных», правда, там, где гибнет Гаврош, описывается не 1830-й, а еще один бунт, в 1832 году). В итоге Карл X отрекся в пользу «короля-буржуа» Луи-Филиппа (сына знаменитого Филиппа Эгалите). По итогам этих событий в городе Париже и появилась-то Июльская колонна с лживой надписью: «À la gloire des citoyens français qui s'armèrent et combattirent pour la défense des libertés publiques dans les mémorables journées des 27, 28, 29 juillet 1830» (т. е. во славу храбрых поем мы песню, памятник этот воздвигнут ленинцев юных руками, бла-бла-бла).
На самом деле Луи-Филипп был такой же мелкий популист и интриган, как и его батюшка Филипп Эгалите. Методы, по крайней мере, у папы и сыночка были очень похожие: во время массового протеста нещадно пиарить себя, изображать защитником народа и революции с расчетом слизать в итоге все сливки. У папы это не вышло, а вот у его трусливого сына (убежавшего в 1793 году из революционной Франции и обрекшей тем самым отца на свидание с гильотиной) получилось. И у того, и у другого на подхвате были талантливые политтехнологи: у Филиппа Эгалите — писатель Шодерло де Лакло, а у Луи-Филиппа — историк Тьер (вот почему никогда нельзя верить на слово писателям и историкам; с очень большой долей вероятности они что-нибудь или кого-нибудь продвигают). Тьер в июле 1830 года, в частности, печатал листовки с призывом поддержать Луи-Филиппа, и это сыграло свою роль.
Я хочу сказать, что в 1830-х гг очень важным фактором стало умение манипулировать интересами и вкусами городской толпы. Я уже писал несколько раз, что такие города как Париж и Лондон еще на рубеже XVI—XVII вв стали превращаться в огромные мегаполисы, аккумулирующие весь человеческий капитал. Люди из провинции сотнями тысяч ехали сюда в поисках денег, знания, артистической карьеры, или даже просто богатого любовника найти; в Средневековье было не так, в средневековом обществе было множество ограничений и условностей, не позволяющих человеку просто так взять и поехать куда-то, крепостное право было таким ограничителем, например. Генрих IV часть ограничений отменил, уравняв в правах католиков и протестантов Нантским эдиктом, и пассионарные кавка… простите, гасконцы вроде д’Артаньяна ломанулись в Париж делать себе имя. ВФР все эти ограничения совсем поломала, отчего в Париж стало ехать еще больше людей. И в какой-то момент (т. е. как раз в 1830-х гг) стало очевидно, что Париж ни черта слезам не верит. В Европе шла индустриализация, бурно развивались капиталистические отношения, и это привело к тому, что часть людей (буржуазия) богатела, а другая часть, большая, наоборот, разорялась. В марксистской теории принято считать, что такие разорившиеся люди становились рабочими. Да, но только в случае, если ты изначально был выходец из крестьян, если ты с детства привык к тяжелому физическому труду! А если ты был недоучившийся студент, или проворовавшийся чиновник, или просто избалованный маменькин сынок, ты ни в какие рабочие никогда не пойдешь. Не-а. Ты клерком каким-нибудь станешь, приказчиком, секретарем, журналистом, но не рабочим.
Короче, к 1830-х гг в Париже сформировалась идеальная среда для разного рода мошенников и авантюристов, такая специфическая прослойка, которую сейчас принято называть прекариатом. Считается почему-то, что эта прослойка только в наше время появилась. Да нет, она всегда есть в большом городе. Очень быстро эта прослойка поняла уникальность своего положения. С одной стороны, они как бы народ. С другой стороны, они образованные люди, но не буржуа, не «элита», не правящий класс. Они умеют читать газеты, так? Так. Доступа к власти у них нет, потому что в 1830-х гг всеобщего избирательного права еще не было, был еще строгий имущественный ценз. Так? Так. Следовательно, они — что? — правильно! — будут придерживаться «прогрессивных», а в некоторых случаях так даже и революционных взглядов.
Этот (3) тип людей нужно отличать очень четко от собственно пролетариата (2), т. е. профессиональных рабочих, и от (1) люмпен-пролетариата, «дна», «трущоб», т. е. деклассированных бедняков, которые готовы делать тяжелую физическую или безнравственную (проституция) работу, чтобы не умереть с голоду. Это три совершенно разные социальные группы, потому что у них разные цели:
1) цель человека «дна» — выжить и нащупать вообще хоть какое-то сознание того, что ты еще человек («человек — это звучит гордо»);
2) цель пролетария — найти хорошую и стабильную (это ключевое слово) работу и в дальнейшем добиться гарантии своих трудовых прав;
3) у прекария же внятной цели, как правило, нет. Цель либо в том, чтобы покончить со своим положением прекария (разбогатев или удачно женившись) и перейти в класс уже буржуазный, правящий, либо же, наоборот, пользоваться своим промежуточным статусом, зарабатывать деньги ловкостью рук, случайными заказами, «общественно полезным» делом, и, конечно же, политической пропагандой.
Вот именно такого типа люди и устроили парижский бунт 1848 года. Бунту предшествовали два покушения на Луи-Филиппа, причем организаторы этих терактов являются прекрасной иллюстрацией к типу прекария. Первый — некто Жозеф Фиески, корсиканец. Служил в неаполитанской армии, потом работал на заводе, еще потом в полиции. В 1819 году его поймали на воровстве и дали 10 лет. Он отсидел, но тут как раз случилась Июльская революция. Вы не поверите, но Фиески удалось выклянчить себе пособие как якобы жертве ужасного монархического режима Людовика XVIII и Карла X. И тем не менее, он никак не мог найти себя в жизни, и в итоге решил убить «короля-буржуа». Какие-то идейные якобинцы дали ему денег, и тогда Фиески соорудил machine infernale из 24 одновременно стреляющих ружейных стволов. 28 июля 1835 года на бульвар дю Тампль адский механизм был приведен в действие. Погибло 12 человек, но сам Луи-Филипп не пострадал. Фиески нашли и гильотинировали. Когда его стали допрашивать, выяснилось, что никаких политических убеждений у него как таковых не было: Фиески был не левый и не правый, религиозен, но без фанатизма, — в общем, это был очень тщеславный прекарий. Ему было плевать, за какие идеалы убивать, лишь бы платили.
Очень похожая фигура и другой террорист, Луи Алибо, который год спустя, 26 июня 1836 года, стрелял в короля. В 1829 году поступил вольноопределяющимся в армию, дослужился до капрала, но был разжалован за драку. Потом служил телеграфистом. В короля стрелял якобы за 1832 год, но понятно и здесь, что это слабый аргумент. Стрелял, потому что жизнь не удалась, вот почему.
К середине 1840 гг Луи-Филипп всех порядочно достал. Он был такой человек типа вот Лукашенко. Официальный пиар изображал его «народным королем», ради политических очков он, например, ходил гулять по Елисейским полям: смотрите, мол, какой я простой, близкий к народу человек. В реальности Луи-Филипп ориентировался на крупную буржуазию, голосовать из-за избирательного ценза могли только 250 тыс. французов (это при том, что всё население страны было тогда около 35 млн).
В итоге всё вылилось в бунт в феврале 1848 года. Бунту предшествовал, разумеется, экономический кризис. Цены на продукты подскочили вдвое. Безработица была страшная. Всё посыпалось. Раздраженные парижане взломали оружейные лавки, вынесли из них всё и начали строить баррикады. Луи-Филипп какое-то время делал вид, что ничего серьезного не происходит, но, когда гвардейцы стали переходить на сторону повстанцев, заволновался. Тогда 23 февраля он отправил в отставку правительство непопулярного премьера Гизо. Это не изменило ровным счетом ничего, потому что вечером того же дня на бульваре Капуцинок случилось событие, которое я опишу подробно, потому что это очень характерная провокация, можно сказать, паттерн всех будущих левых провокаций.
Бульвар Капуцинок в Париже всем известен, разумеется, по первой выставке импрессионистов (1874) и первому киносеансу братьев Люмьер (1895). Однако в 1848 году рядом с легендарной «импрессионистской» мастерской фотографа Надара было еще здание министерства иностранных дел Франции, а отправленный в отставку Гизо был еще по совместительству министр иностранных дел и резиденция его была именно здесь. Толпа шла по бульвару, с пением и факелами, и наткнулась на охранявших здание МИД солдат. Казалось бы, видишь оцепление — не лезь, отойди. Но нет, нашлись какие-то республиканцы, которые стали орать: а подайте нам этого Гизо, а мы хотим «просто» поговорить, кто-то начал размахивать пистолетом, кто-то стал орать: «вы за революцию вообще или нет», стали выдергивать ружья у солдат из рук, и в итоге солдаты дали по толпе залп. Погибло 16 человек, около полусотни были ранены. Мон дью и святой Дионисий! Что тут началось! Думаете, погибших родственникам отвезли или в церковь отпевать? Ага, щас! Левые положили убитых на повозку и стали возить эти мертвые тела по всему Парижу и вопить: «Да что же это такое делаица-та-а-а! Простых французских рабочи-и-их убивают!». Особенно всех заводил труп какой-то молодой и красивой девушки, в который все тыкали пальцем и говорили: «Вот, вот, посмотрите!».
В общем, наутро Луи-Филипп отрекся. Повторю еще раз: это был чудовищный трус, в 1793 году позорно убежавший из родной страны, и в 1848 году сделавший то же самое. Жалкая, трусливая и популистская мразь, которая сбежала после не менее позорной и популистской акции, устроенной провокаторами-прекариями.
Была провозглашена Вторая республика. А вот дальше случились уже июньские события, которые хорошо известны по воспоминаниям русских туристов: Герцена, Тургенева, Бакунина и т. д. Если вкратце, то это был именно рабочий бунт. Главным требованием рабочих было дать людям работу и вообще навести порядок в экономике. В то же самое время по Парижу бегали первые коммунисты, которые кричали, что все кругом дураки и только они одни умные, они знают, как нужно. Власти им никто, разумеется, не дал. Правые подавили восстание, и в декабре 1848 года президентом Французской республики был избран Луи Бонапарт (племянник Наполеона), который восстановил империю, окончательно ослабил Францию глупыми войнами вроде Крымской и в результате 1 сентября 1870 года французская армия была наголову разгромлена Хельмутом фон Мольтке под Седаном. Это привело еще к одному левому бунту, известному как Парижская коммуна и, собственно, на 1871 годе можно вообще заканчивать историю Франции, потому что всё остальное совершенно тускло и позорно (об этом я тоже однажды уже рассказывал).
Резюмируем. Город Париж в XIX веке стал центром притяжения большого числа людей чрезвычайно жадных, трусливых, готовых на любые интриги и провокации ради своей личной политической выгоды. Ловкие политики увидели, что недовольство парижан можно использовать и стали говорить вещи, которые хотел услышать Париж, с тем расчетом, чтобы бросить народ на баррикады. Этим политикам было на самом деле плевать на рабочий класс, как тем двум монахам, которые придумали идею с крестовым походом детей, было плевать на детей. Люди гибли просто потому что за спинами у них стояли профессиональные провокаторы и политтехнологи. Тела юных девочек использовали в качестве наглядного пособия к революционной борьбе. Гаврош красиво падал, заливая карминовой грустью парижскую мостовую только затем, чтобы набегающие левые писатели и журналисты могли покричать про свободу и демократию и обеспечить тем самым себе высокие продажи своих газет и книг. Главный выгодоприобретатель смерти Гавроша — на самом деле левый писатель Виктор Гюго, а также разного рода композиторы и либреттисты, которые понаписали пафосных песенок для голливудских мюзиклов и романтизировали самый обычный и грязный городской бунт.
Кто же виноват в том, что в городе Париже с 1789 по 1871 год такой бунт произошел аж 5 или 6 раз? А виноват в этом Город, про который правильно было сказано в одном фильме, что это злая сила. Сложилась среда, условия, очень выгодные, очень удобные для Луи-Филиппов и Луи Бонапартов. Можно, конечно, повторять из одного школьного учебника в другой одну и ту же херню, про великую революцию, демократию, просвещение, парламентаризм и прекрасную капиталистическую экономику. Эта революция ныне превращена в культ. Поставлены Июльские колонны, памятники, надписи золотыми буквами выбиты, бульварчики бароном Османом прорублены, но в действительности это история про то, как недоделанные д’Артаньяны приехали из провинции в столицу, и как их обманули в Городе, не дав нормальной работы, а потом обманули еще раз, на этот раз бросив уже на баррикады.
Борис Мячин.
Свежие комментарии