Автор бросает немецкий взгляд на событие, которое в советский период у нас неоправданно игнорировали. 300 лет назад Петр Первый был провозглашен императором. А император в христианском мире по идее должен был быть один. Автор считает, что лучше бы Петр оставил эту честь одному лишь главе «Священной римской империи германской нации» (в ту эпоху это была Австрия). Напомним: это «священное» образование в начале XIX века раздавил Наполеон, и та империя прекратила свое существование. А вот российскую Наполеон раздавить не смог. Да и другие любители «сдержать» Россию провалились. Но автор об этом не пишет: он сосредотачивается на документах пятнадцатого века.
От сближения к экспансионизму: 300 лет назад Петр I принял титул императора и тем самым заявил о претензии России на достойное место в ряду великих держав.
На Неве, в самом центре строящегося Санкт-Петербурга, стояли на приколе почти 150 галер. Многочисленные военные и горожане толпились на берегах реки, разноцветные фонари освещали улицы молодой столицы. После торжественной церемонии, праздничного пира и танцев огромный фейерверк эффектно завершил торжества 2 ноября 1721 года (по тогдашнему русскому календарю это было 22 октября). Поводом для пышного праздника стало заключение Ништадтского мира, положившего конец Северной войне между Россией и Швецией.
Империя рождается
Фридрих Вильгельм фон Бергхольц, находивший на службе у герцога Гольштинского, не поскупился в своем дневнике на восторженные слова, описывая фейерверк: «Огонь, пускаемый с валов крепости и адмиралтейства, а также с галер на Неве, был настолько велик, что всё казалось объятым пламенем и можно было подумать, что земля и небо готовы разрушиться». Апогеем фейерверка стало сожжение специально для этой цели сконструированного деревянного храма Януса, ворота которого как при победах в римской империи медленно закрылись.
Пышная роскошь и римская символика не были случайными. Торжества имели лишь косвенное отношение к заключению мира. Этот день стал переломным моментом в истории России и ознаменовал начало особого этапа в жизни этой страны. В тот осенний день после зачтения мирного договора Петр I (1682-1725) принял титул Imperator totius Russiae, то есть Императора Всероссийского. Образовавшееся в раннем Новом времени Московское царство, правители которого с 1547 года формально именовались «царями», стало Российской империей.
Титул императора и название «империя» были больше, чем просто символами. Российское государство, до сих пор сосредоточенное преимущественно на самом себе царство, теперь заявило о претензии на место среди великих держав. Мало того, это должно было быть место в первом ряду, так как корона императора и наследие Римской империи, согласно христианской традиции, до сих пор были привилегиями императора Священной римской империи германской нации. (Так в тексте. Следуя немецкой традиции, автор «не замечает» существование в течение тысячелетия Византийской империи, которая сама себя называла Римской и была прямым наследником империи Константина и Феодосия — первых христианских императоров Рима. Немцы не признавали эту страницу истории, поскольку она могла затемнить их собственную, основанную намного позже Византии «Священную римскую империю германской нации». И самое неприятное: племянница последнего византийского императора Софья Палеолог вышла а русского де-факто царя Ивана Третьего — прим. ИноСМИ)
В Европе русского монарха называли королем
Этот шаг не стал для остальной Европы неожиданностью. Дипломаты предполагали, что победа над Швецией и присоединение северной Прибалтики кардинально изменит значение России. Тем не менее, титул императора и то, как было обставлено его получение Петром, выдвигали ряд вопросов. Ведь и в раннем Новом времени Москва воспринимала себя как «Третий Рим». Само слово «царь» происходило от латинского Сaesar. Что же изменилось к 1721 году?
Из официальной хроники событий, из речей, дневников и протоколов заседаний Священного Синода мы знаем, что Синод и Сенат, высший духовный и высший светский орган власти в тогдашней России, лишь за два дня до торжества предложили монарху идею о титуле императора. Царь сначала отказался.
Если исходить из российского образа мыслей, то это было логично. С момента венчания великого князя московского на царство в 1547 году в России постоянно подчеркивалась связь понятия «царь» с римским понятием «цезарь». В других частях Европы эта титулатура никогда не использовалась систематически. Некоторые даже позволяли себе шутить по этому поводу, и обращение к царю как к «великому князю» или «королю» было обычным делом для европейской дипломатии. Однако не в последнюю очередь благодаря военным победам Петра I в Петербурге стали всю яснее ощущать потребность и в вербальном признании растущего престижа и изменяющейся самоидентификации России, осознанием ей своей новой роли в мире. В 1709 году глава внешнеполитического ведомства был переименован в «канцлера» (лат. cancellarius), за этим последовало введение названия «Сенат» — также по римскому образцу. Петр как основатель города и защитник христианства постоянно подчеркивал свою схожесть с Константином Великим и частично перенял его символику (святой император Константин — первый император всей Римской империи, в начале IV века нашей эры прекративший преследование христиан, прим. ИноСМИ).
От коронации отказались
Обнаруженное в то время письмо императора Священной римской империи германской нации Максимилиана I от 1514 года, где он называет великого князя московского Kauzer (нем. кайзер, то есть цезарь-император), Петр приказал размножить и распространить. А в 1721 году его приближенные воспользовались торжествами по случаю заключения мира как предлогом для того, чтобы закончить процесс признания царя императором.
И тем не менее тожественная церемония была своеобразным компромиссом. То, что было представлено как нечто новое, должно было в то же время означать, что все останется по-старому. Даже во время самого торжественного акта канцлер подчеркнул: «Титул императора был вручен Вашим предкам еще Максимилианом I (…). Поэтому мы позволили себе предложить вам то, что уже и так Ваше и принадлежит Вам по праву». От коронации отказались, чтобы не обесценивать предыдущее венчание на царство. Сам царский титул не был упразднен. Делать это было незачем: по русским понятиям этот титул был равнозначен понятию «император», хотя на Западе этого не хотели понимать.
Вместе с тем последствия введения титула императора были громадны. На Востоке и на Западе существование Российской империи до сих пор датируется периодом между 1721 и 1917 годом. Различные изменения немедленно вступили в силу. При написании документов титул «Император Всероссийский» стал обязательным. Он был внедрен также в церемонии, внешние знаки царской власти и прочую государственную символику. В то же время насаждение понятия «император» было равнозначно признанию, что все прежние монархи России были лишь королями. Это была высокая цена за титул. Почему же ее все-таки заплатили?
Россия должна была «на пару столетий» стать центром мира
Джон Перри, английский офицер на службе у Петра I, так объяснил российскую политику открытости: «Царь дал понять своим придворным, что Россия — это не весь мир». Поэтому возник оживленный дипломатический, коммерческий и интеллектуальный обмен прежде всего между Россией и Западной Европой, но также Югом и Востоком.
Мнение западноевропейских держав — в первую очередь императоров Римской империи германской нации, королевств Франция и Англия, а также тогдашних республик (Объединенных Нидерландов и Венеции) — было крайне важно для Санкт-Петербурга. Протоколы заседаний Синода свидетельствуют о том, что там обсуждали возможную реакцию Европы, но затем пришли к единому мнению, что она в конечном итоге признает провозглашение империи.
Принятие титула императора было также жестом, обращенным в будущее. Еще в 1714 году Фридрих Кристиан Вебер, посланник княжества Ганновер, присутствовал при речи царя, в которой тот описал изменение культурного центра мира: «Греческие искусство, наука и образ жизни» сначала распространились на Италию, затем на всю Европу, включая Германию и Польшу«. После этих слов царь (тогда еще царь) Пётр многозначительно добавил: «И вот теперь очередь дошла до нас».
Смысл этого высказывания следующий: вслед за Западной Европой Россия станет «на пару столетий» центром цивилизованного мира.
Петр I еще в 1722 году отобрал у Персии провинцию Азербайджан
Статус империи легитимировал и дальнейшую экспансию России. В 1721 году царь форсировал открытие страны не только по отношению к Западу, но и к Югу. Незадолго до провозглашения Петра императором он приказал российскому консулу в Персии указать шаху на скорое прибытие российского войска. Кроме того, шаху нужно было дать понять, что у России есть территориальные претензии к Персии. Действительно, почему только западноевропейские великие державы имели право создавать колониальные империи и доминировать в мировой торговле?
Это не осталось пустой угрозой. Летом 1722 года Петр лично переправил свои войска через Каспийское море, отторг от Персии провинцию Азербайджан и занял южное побережье Каспия. При этом он вновь ориентировался на исторические и современные примеры других держав. Этот военный поход, в котором было задействовано 100 тысяч человек на суше и на море, почти 50 парусников и более 400 галер, был демонстрацией имперской мощи России. Бесспорно, это было сигналом Вене, Амстердаму и Константинополю, что и империя Петра претендует на место в первом ряду.
В то же время распоряжения, данные русским консулам в Персии, свидетельствовали о том, что император стремился еще и к смещению глобальной торговли с Азией, предложив Персию, Каспийское море и Волгу в качестве главных транспортных артерий для Европы. Возможно, это было пустой фантазией (которую преемники и преемницы Петра не сумели реализовать). Но она свидетельствовала об изменении самосознания новой империи, а также о ее приверженности античным и европейским образцам.
В консервативных кругах современной России Петр I часто подвергается резкой критике за то, что он ориентировал Россию на Запад и якобы этим лишил ее собственной идентичности и души. Это говорит о том, что этот вопрос и спустя 300 лет после провозглашения империи остается крайне актуальным.
Автор этой статьи Штефан Кирмзе — старший научный сотрудник Центра исследования современного Ближнего Востока имени Лейбница в Берлине.
Свежие комментарии