Злоключения нуль-объекта в искусстве

Последние события со скандальными фотовыставками в столицах, не менее скандальными хэппинигами породили в пространстве Интернета довольно бурные дискуссии. Но все они, как правило, кольцуются вокруг одного тезиса: существуют ли границы у свободы искусства.

Мне кажется, пришло время спокойно разобраться в этом уже слегка поднадоевшем вопросе.

А сформулирую я его так: где заканчивается искусство и начинается территория политтехнологии?

Попытаемся задать топику пространств. Искусство предполагает создание арт-объекта: текст ли, изображение или даже ритмическое сочетание звуков. А может быть и синтез всего вышеперечислоенного. Конечно, любому автору очень важно существование реакции зрителя, читателя или слушателя. Но… И вот здесь как раз начинается водораздел между искусством и технологией. Даже если арт-объект окажется в вакууме, он все равно будет обладать эстетической ценностью. В то время, как политтехнология, мимикрирующая под современное искусство, к своим арт-объектам относится утилитарно: для нее важна лишь реакция среды здесь и сейчас. Даже если эта реакция выразится в самом уничтожении объекта. Более того, именно уничтожение этого арт-объекта станет апофеозом, невероятной удачей. Ибо именно в этом и состоит цель политтехнологии. Она апеллирует не к эстетическому чувству, а к пяти базовым потребностям Маслоу. То есть, здесь пролегает очень тонкая граница. Почти такая же, как граница между кухонным ножом и орудием убийства. Понятно, что зачастую это может быть один и тот же инструмент. Только в одном случае инструмент используется для жизни (ибо насыщение – и есть жизнь), а в другом случае для смерти.

Конечно, на самом деле крайне сложно провести грань между искусством и политтехнологией. Более того, даже один и тот же арт-объект может в одном случае быть актом искусства, а в другом – политтехнологией. К примеру, знаменитая «Джоконда» - безусловно акт искусства, а «Джоконда», погруженная в современный социальный объект, например, в эмблему какой-нибудь партии, уже становится инструментом политтехнологии.

И в этом смысле очень интересна судьба знаменитого «ЧК» - «Черного квадрата» Малевича. В принципе понятно, что эстетическая ценность объекта равна нулю, в то время как политтехнологическая ценность его приближается к бесконечности, ибо здесь главную роль начинает играть уже сам историко-соцциальный контекст. Более того, если бы не дай Бог, эта икона современного искусства была бы уничтожена, ее ценность и влияние бы только увеличились.

Кстати, в этом смысле второй том гоголевских «Мертвых душ» тоже, скорее всего, не является актом искусства, а лишь умело созданной социальной технологией. Ведь в данном случае даже не важно, что именно там было написано, гораздо важнее сам акт эдакого «самосожжения». Так что Гоголя можно вполне причислить к пантеону основателей современного искусства.

Итак, в сухом остатке мы имеем водораздел между арт-объектом, самоценным вне контекстов и социальных тенденций, и нуль-объектом, вся ценность которого заключается лишь в реакции общества.

Владимир Глинский.