Рядом с нами воевавшие дети невоевавших отцов

История России, в том числе и новой России, это история военных конфликтов. Непрерывной череды больших и малых войн, через которые прошли миллионы мужчин-соотечественников.

Мы – страна ветеранов. И бывает, что ветеран этот значительно младше тебя самого, что поначалу не укладывалось в голове. Ведь люди моего поколения привыкли, что ветеран – это седовласый дедушка с орденскими планками.

Правда, даже я помню, что эти ветераны были вполне себе крепкими здоровыми мужиками чуть за 50, которые только-только на пенсию пошли, а многие еще работали и с удовольствием забивали козла на скамеечке после рабочего дня.

Да, у нас были еще «афганцы». Но, в отличие от ТЕХ ветеранов, они были явлением штучным. Хотя и через Афган за 10 лет войны прошло больше миллиона человек. Но «афганцы» уникальны не только этим. Они были первым поколением молодых ветеранов. И это несоответствие шаблону с трудом вписывалось в привычную картину мира.

Когда-то давно, когда генерал Лебедь еще бодался за пост президента с Ельциным, он поздравлял по телевизору «афганцев» с годовщиной вывода войск из Афганистана. Он тогда сказал: «воевавшие дети невоевавших отцов, вы походили по крови и знаете цену жизни».

Эти слова запали мне в память. Мне стало понятно, почему взрослые мужики так неловко себя чувствуют, когда в их компании оказывается «афганец» или «чеченец». Почему они прячут глаза, разговаривая с ними. Им не по себе от того, что рядом с ними мальчишка, который нюхнул пороху и навидался крови, а они – нет.

Ветеран войны, который младше тебя, – это неестественно. Это противоречит естественному ходу вещей. Ветеран должен быть пожилым, с мудростью в усталых глазах и философским отношением к жизни. А когда ты, 40-летний, видишь дым в глазах 25-летнего мальчишки, привычный мир рушится, и ты не знаешь, что с этим делать.

Отец мой не воевал. И дядька, его брат, не воевал. Хотя лучших солдат я не могу представить. Не воинов, а именно солдат. Спокойных и деловитых, всегда готовых не к подвигу, а к тяжелой ратной работе. Они не воевали, но были готовы к этому. Я в этом не сомневаюсь. Не просто так на Советской площади в Саранске на «Стеле Павших» Грунюшкиных больше, чем Сидоровых. Ивановых и Петровых, правда, больше, но тут уж куда деваться. Их вся страна, а нас всего одна пригородная деревня с характерным названием Солдатское.

Но я не о том. Как-то я вызвал из ЖЭУ сантехников. Перестраивали ванную и туалет, а отключать-подключать стояк имеют право только местные сантехники. Пришли дядька и парень лет 30. Возятся с трубами, что-то отпиливают. Старший куда-то отлучился, а парень вдруг зовет меня: «хозяин, можешь помочь?» Ну, почему бы не помочь, помогу. А парень объясняет – тут надо придержать, а у меня палец не может. Смотрю, а палец у него чуть не под прямым углом выгнут. Я придержал, где надо, а тот все смеется – мол, пардонь, хозяин, так уж получилось, когда Грозный в 95-м брали, я в пехоте был, куда-то бежал, а тут хренак – мина бабахнула рядом, меня отбросило, а автомат вырвало из рук вместе с пальцем – он в это время в спусковой скобе был. Так толком и не вправили. Я с ним вместе посмеялся, а в глотке будто не воробей, а здоровый еж застрял. Пока не ушли – не мог выдохнуть. Ему смешно, а мне дышать было трудно.

Он был младше меня, но не на много старше моего сына. И я в который раз подумал об этой чертовой дырочке. Мой отец прошел между большой войной и малыми. Меня забрали в армию в 1987-м, когда в Афгане уже все заканчивалось и парней моего призыва туда уже почти не отправляли. А в 1989-м, когда дембельнулся, до Чечни оставалось несчастных пять лет, не говоря о Таджикистане, Абхазии и Карабахе, где полыхнуло почти сразу после того, как я вернулся «на мирные рельсы». Пацаны, прошедшие Афган, совсем чуть-чуть старше меня, а «чеченцы» – на столько же младше.

«Дырочки» между войнами становились все меньше и меньше. Несмотря на эту щель, в которую я невольно проскочил, была железная вероятность в нее не попасть. Сразу после школы меня военкомат против моей воли направил в уфимское вертолетное училище, тогда только созданное. А я вертолетчиком быть не хотел, я хотел быть истребителем, как мой двоюродный брат. И я в Уфе банально сознательно заваливал экзамены. В итоге, правда, летчиком так и не стал, но это другая история. Дело в другом – я поступал в 1986-м, в 1990-м я бы выпустился лейтенантом, а в 1995-м был бы старлеем или, при особых заслугах, капитаном. И я бы хапнул первую Чеченскую полной шапкой. Именно старлеи и капитаны тогда ходили на «восьмерках» и «крокодилах» сквозь огонь ДШК и «Игл» по всему Северному Кавказу.

Повезло? Не знаю. Иногда мне кажется, что НЕ повезло. Иначе из-за чего мои друзья едут в Донбасс? Чтобы не быть невоевавшими отцами воевавших детей? Молодые ветераны больше не штучное явление. За несчастные 30 лет новейшей истории у нас появились «карабахцы», «абхазы» и «осетины», «таджики», «приднестровцы», «югославы», два поколения «чеченцев», «сирийцы», «ополченцы» и масса других. Вскоре нас ждет большой контингент «украинцев».

Лет 10 назад на 9 Мая в московском парке ЦДСА, который сейчас Екатерининский, видел знаковую сцену. На одной из скамеечек с нехитрой закуской и бутылочкой сидели три ветерана – старик с настоящим иконостасом на груди, мужик лет 40 в «песчанке» с «Красной звездой» на груди и одноногий парень лет 30 в голубом берете. История нашей страны в одной сцене. Сейчас к ним бы мог подсесть мальчишка с шевроном Z.

Да, промежутки между военными конфликтами истончились почти до невидимости. И стране нужно привыкать к тому, что рядом с нами ходят воевавшие дети невоевавших отцов. И жить с этим.

Дмитрий Грунюшкин, писатель.