Я уже несколько месяцев брожу в своей памяти вдоль огромного стеллажа, на котором написано «Ринатик», и никак не могу выбрать из этих завалов своей памяти о Ринате Юнусове то, что может втиснуться в формат короткой статьи.
О чем мне рассказать? О том, как, придя в 1986-м году в литобъединение при «Ленинце», я познакомился со странным молодым парнем, который притащил на обсуждение целый венок сонетов? А потом оказалось, что наши подъезды, в которых мы жили, находятся друг против друга. И тогда начались бесконечные хождения в гости. Или рассказать о том, как Юнусов спасал от голода население целой комнаты в МГУшной общаге, когда подобно вихрю в 89–90 годах врывался в ее тихий мирок и уводил нас всех в ближайший ресторан, чтобы пить, читать стихи, и строить на песке зыбкие финансовые замки его мегапроектов? А может рассказать о том, как после своего возвращения в Уфу, я первый раз пришел на УФЛИ, стоял на крыльце юношеской библиотеки, поджидая Айдара Хусаинова, а рядом в пяти шагах припарковался раздолбанный «жигуль», из которого вылез седой грустный «бабай»? «Бабай» закурил сигаретку, о чем-то себе нелегком думая, молча выкурил ее, развернулся, увидел меня, и вдруг в этом незнакомом мне лице вспыхнула улыбка Ринатика. И тут же произошло волшебство, и лицо незнакомого мне человека превратилось в восторженное (вообще, легкая восторженность жизнью – это была постоянная примета Юнусова) лицо друга.
Подобными эпизодами-вспышками переполнена моя память о Юнусове. Но все же я расскажу не об этом. Юнусов считал поэзию особым видом знания, в магических формулах которого можно уместить всю вселенную. Он обожал сочетать в одном стихе различные масштабы, словно ребенок, играющий с биноклем, он постоянно всматривался в суть бытия то с одного конца «волшебного бинокля», то с другого. То приближал картинку до того, что она превращалась в отдельно взятую былинку, то удалял, пока она не сольется с тишиною вечности.
* * *
Мы давно уже, не содрогаясь, глядим на затменье.
Нам прекрасно известно:
Съедобен злодей-мухомор.
Видя дым без огня, мы-то знаем:
Продукты горенья,
Ну а то, что столбом –
Допотопный наивный фольклор.
Мы намедни добрались до околоземной орбиты,
Еще миг, и рванем покорять наши
Восемь планет,
Не имея понятья,
Как выглядит, скажем, ракита,
И не видя в глаза,
Как странно цветет бересклет.
Странно, Ринат всегда спешил и был в то же время по-настоящему неспешным. Он любил рок, да и сам играл в рок-группе, и в то же время никто как он не мог слушать тишину. Он постоянно был наполнен какими-то неимоверными прожектами по внезапному обогащению, и в то же время именно его песенку про Диогена, променявшего суетное благополучие на спокойствие в бочке, распевали мы в середине восьмидесятых. Вокруг него всегда было целое нашествие народа, и все равно он был один.
Бывает, сяду у окна
И – ничего не понимаю...
Не дай мне Бог сойти с ума,
Моя китайская стена,
Моя коробка черепная.
И это тоже Ринат Юнусов, который жил в каком-то рванном изломанном темпоритме. Кстати, это сказалось и на темпоритме его стихов. Большая часть его стихов начинается из ничего, и в ничто уходит, стоит лишь почувствовать, что ты прикоснулся к ним. Поэтому подавляющее большинство его стихов так и осталось неназванными. Сегодня в ситуации, когда агрессивная среда окружающего нас пространства пожирает поэтическое слово ранее, чем оно бывает произнесено, возможно, только так, набегу, не акцентируя рождение стиха, и можно спасти поэтическую интенцию от поедания ее сиюминутностью.
Птица, летящая в медленном небе,
О чем ты расскажешь мне, кроме полета?
То, что я был здесь, и то, что я не был,
Был и не понял понятное что-то…
Владимир ГЛИНСКИЙ.
PS. Ринат Юнусов ушел из жизни в тот холодный апрель 2010-го года. Я помню, как узнал об этом. Ехал из Благовещенска в маршрутке, наполненный первым за зиму теплым солнцем и впечатлением от беседы с настоятелем Благовещенского храма. Звонок. "А ты знаешь, сегодня Ринатик умер"... И тут исчезло солнце, вернулся холод, и даже диктофон, на который я записал беседу с настоятелем, непонятным образом вышел навсегда из строя.
И напоследок. Небольшая подборка его стихов:
Ринат ЮНУСОВ
* * *
У подъезда на лавке изрезанной,
Пепел стряхивая на башмаки,
Тип один сочинял железные
И гражданственные стихи.
А второй во дворе напротив,
На чеканный стих начихав,
Все витийствовал о природе
И витаниях в облаках.
Третий в сквере, прикрывши веки,
Папиросу мерно жуя,
Разглагольствовал о человеке
И о странностях бытия.
Я, частенько без дела шляясь,
Мимо этих скамеек хожу
И, за что-то одно не цепляясь,
Понемногу на всех сижу.
Но, когда одиночество в сети
Вас затянет, вокруг – никого,
Разыщите меня на третьей, –
Я бываю там чаще всего.
* * *
Беру в ладони родниковой
Хрустящей ледяной воды.
Беру в ладони родниковой
Хрустально-сахарной слюды
Не для того, чтобы напиться
(Мол, без воды в пути никак),
Ни охладиться, ни умыться,
А просто так...
* * *
Притащил я книгу
От букиниста.
В ней есть все:
Утописты, фашисты, коммунисты...
Я читал книгу долго,
Ища в ней какого-то смысла.
А ветер...
Ветер пролистал книгу
Быстро.
ГНОМ
“Одной рукой поглажу сосны,
Другой – лосиные рога.
Еще болтливей станут плесы
И молчаливей берега.”
Такому только дай свободу,
Еще не то наговорит.
А он тихонько с кислородом
Уже в дыхание проник.
И... ветер ринулся на воду,
И стал трусливее тростник.
ЮЖНОЕ КЛАДБИЩЕ
По асфальтовой ленте,
Пеняя июльской жаре,
Я иду только прямо,
Ступить опасаясь на травы.
Я боюсь отклониться
Налево или направо
И узнать, как нас все-таки много
Зарыто в земле.
* * *
Нет-нет, не к добру эта лодка, весло
Затеяло тоже какое-то зло.
Не зря ваш хозяин – не зрячий. Очки
Он выбросил в воду и сузил зрачки.
И видели рыбы – упали ко дну
Очки, хотя рыбам очки ни к чему.
Что может заставить нас крылья сложить?
Шагнул человек и не стал больше жить.
Лишь вниз по теченью великой реки
Проплыли бессмысленные башмаки.
Теперь нужно ждать, из оставшихся кто же
Гримасою горя лицо искорежит.
Что, страшно? Еще бы!
... Ботинки уплыли.
И где же мы, граждане, раньше то были?
* * *
Однажды мудрец сказал:
“Ничто не вечно под луной.”
Странно, но люди потеряли
Счет столетьям, которые
Пережила эта фраза.
Может быть, мудрец
Был не прав?
* * *
Котяра, оставшийся с носом,
Смирен и просительно прост.
Тверезо загнулся вопросом
Его несгибаемый хвост.
Неужто колбаска есть благо,
Подобное божьей росе?
Не может понять, бедолага,
Что счастье-то не в колбасе.
А... в пиве и вкусных лещах,
И прочих порочных вещах.
* * *
В зените солнце. Пекло. Лето.
Пол царства за воды глоток.
Опять капризная планета
Подставила светилу бок.
Тот, по которому лениво
И я, подставив солнцу бок,
Куда-то шел, взирал сонливо
На жар полей и пыль дорог.
Я шел, наивно полагая, –
Природа, обленившись, спит.
Я тоже засыпал, зевая,
А в небе туча грозовая
Уже копила динамит.
* * *
Я скоро уеду.
Вот просто возьму и уеду.
Туда, где зубастые скалы
Кусают свинцовое небо.
Там море, там ветер, там горы,
Я там еще не был.
Туда и уеду.
Ну, дайте мне отпуск. Поймите же:
Мне туда надо.
Мне очень надо послушать гром камнепада.
И море, поющее скалам свои серенады.
И затянувшийся крик водопада,
И ветра рулады.
Мне хочется, чтобы морская волна мне в лицо прорычала:
“Эй, парень, начало твое не в тоске,
А в восторженном крике начало|”
И чтобы глотка моя ей в ответ не смолчала,
А крикнула:
“Да, черт возьми, ты права:
Именно в крике начало|”
Я скоро уеду.
Мой поезд отходит после обеда,
А в среду
Мой пароход будет ждать у причала.
Вот только найду свои старые кеды,
Зайду на работу сказать, что уеду,
И двинусь
к началу.
* * *
Мудрецы, не считайте мои хромосомы,
Я частенько меняю число хромосом.
Мне привычней всего обходиться без формул,
Я по жизни не круглым качусь колесом.
Я мозгами сродни кошаку и собаке,
Предпочту теореме обычный лопух.
Я всегда игнорировал нотные знаки
И всегда музицировал только на слух.
Свежие комментарии